Современная литературная критика: статьи, очерки, исследования
к содержанию книги - к началу раздела

Поэтика прозы Александра Грина

Глава 4.  Художественное время и пространство в прозе А. Грина
Часть 2.  Художественное время

Смена контраста синтезом

назад::далее

В новелле возникает фантастический образ волшебника и мистификатора Бам-Грана, который появляется в Петрограде в 1921 году под видом профессора, главы делегации испанских ученых, привезшей экзотические дары революционной России с острова Кубы. Бам-Гран и его свита принесли в реальный Петроград нечто неутилитарное, возвышенное: красоту, сказку, фантазию, они внесли в "повесть о картофеле и холодных квартирах наивный рисунок, подобный тому, что делает на полях своих книг Сетон Томпсон: арабеск из лепестков и лучей". "Юг, смеясь, кивнул Северу" [47, т. 5, с. 371].

Это противопоставление реализуется столкновением двух позиций: Бам-Грана — "Все взрослые — дети", человеку даже в самое суровое время нужны красота, мечта и сказка, — и позиции статистика Ершова, ступающвго на край драгоценного покрывала: "...Это какое-то обалдение! Чушь, чепуха, возмутительное явление! Этого быть не может! Я не... верю, не верю ничему! ... Я в океан ваш плюю! Я из розы папироску сверну! Я вашим шюёлком законопачу оконные рамы! Я гитару продам, сапоги куплю! Я вас, заморские птицы, на вертел насажу и, не ощипав, испеку! Я.., эх! Вас нет, так как я не позволю! Скройся, видение, и, аминь, рассыпься!" [47, т. 5, с. 372—373].

Кроме этих двух субъективных времен: реалистического, бытового, сиюминутного — Ершова и фантастического, вечного — Бам-Грана, в новелле присутствует авторское время, выраженное позицией главного героя Александра Каура. Это наиболее сложное концептуальное время-пространство.

Оно воплощается прежде всего поэтически: реминисценцией известного стихотворения Гейне в переложении Лермонтова:

На севере диком, над морем,
Стоит одиноко сосна.
И дремлет,
И снегом сыпучим
Засыпана, стонет она.
Ей снится: в равнине,
В стране вечной весны,
Зеленая пальма... Отныне
Нет снов иных у сосны...

Грин, по-своему интерпретируя хрестоматийный текст, сознательно заостряет извечный трагический разрыв между прозой и поэзией, подчёркивает излюбленную идею романтиков о недостижимости идеала: "сосна стонет", "нет снов иных у сосны".

Герой, наделённой возвышенной душой, преодолевает этот трагический разрыв: из Петрограда он попадает в Зурбаган, слушает там "ослепительное фанданго", испанскую народную мелодию в исполнении "лучшего в мире оркестра", но возвращается обратно в реальный Петроград, в жизнь. Мелодия ослепительного, огненного фанданго осуществляет связь между фантастическим и реальным. Именно: фанданго переводит действие новеллы в другой, воображаемый мир, открытый романтическим натурам и закрытый для статистиков Ершовых.

Финал новеллы синтезирует оба времени (фантастическое и реальное), оба пространства (будничное и прекрасное), романтической метафорой "пальмы-сосны". Это чисто гриновский образ, которого нет ни у Гейне, ни у Лермонтова:

В равнине над морем зыбучим,
Снегом и зноем полна,
Во сне и в движенье текучем
Склоняется пальма-сосна.

Контраст сменился синтезом. Грин художественно преодолевает традиционный романтический разрыв и утверждает синтез поэзии и прозы, России и Зурбагана. Он как художник утверждает право на жизнь своей Гринландии: от "двоемирия" писатель переходит в этом произведении к синтезу, к сложному единству и диалектике мира, гармонии сущего. Новелла завершается взаимопроникновением этих двух пространственно-временных пластов, романтического и реального, которое приобретает глубокий философский смысл: утверждение сложной красоты жизни, романтической трансформации действительности.

на верх страницы - к содержанию - на главную