|
|||||||||
|
Современная
литературная критика: статьи,
очерки, исследования Дорошкевич В. А.
(Киев)
Изображение универсалии "человеческий дух" в художественных образах романа "Блистающий мир" объясняет мысль А. Грина, высказанную им ю. Олеше, когда тот выразил свое восхищение по поводу того, какая поистине тема для фантастического романа пришла ему в голову (летающий человек): "Как это для фантастического романа? Это символический роман, а не фантастический! Это вовсе не человек летает, это парение духа!" (Там же. - с. 316). А. Грин справедливо возмутился. Изображение универсалии методами множественной литературы — редкое искусство, но оно не есть художественной фантастикой (такой, как например, у Алексея Толстого). Поэтому неправы те критики, которые относят романы А. Грина "Блистающий мир" к жанру фантастической литературы, как это делал А. Бритиков, когда писал: "Внутренняя логичность вымышленного мира Логина приводит на память А. Грина. Только у Логина фантастический мир развертывается не из чуда, а из научной гипотезы или умело мистифицированного допущения (Бритиков А. Ф. Русский советский научно-фантастический роман. - Л., 1970.- С. 208). Насколько важно указанное прошение для понимания художественного метода А. Грина показывают статьи К. Зелинского "Грин" (1934) и К. Локса "А. С. Грин" (30 дней - 1933 - №7). В этихстатьях констатируется переворот, о котором пишет А. Грин в прошении. К. Зелинский: "К 1908 г. относится некий перелом, совершившийся в Грине и обративший его отныне на создание, укрепление и оправдание единственной вещи, которая только и стала занимать его размышления и творческие силы, - мир вымысла и мечтаний, как чего-то несбывшегося, но постоянно влекущего" (Ук. соч. — С. 199); К. Локс: "Рано сложившийся индивидуализм, вырвавший Грина из рядов революционных работников, обусловил одну из основных особенностей его творчества. Действие, за немногими исключениями, происходит в вымышленной стране..., герои в достаточной степени абстрактны и напоминают некоторые обобщенные типы авантюрных жанров" (Ук; соч. - С. 69). Но, отмечая переворот, исследователи не смогли его правильно истолковать, поскольку указанное прошение А. Грина стало достоянием литературной общественности только в 1972 году. -- Художественное обобщение, которое А. Грин положил в основу своих произведений в творческий период, протекавший после переворота в миросозерцании писателя, необычной природы. Оно не является разновидностью обобщения (мы бы сказали — унификации) впечатлений, получаемых художником от наблюдения за действительностью. Такое обобщение насыщено чувственностью, которая всегда имеет тот или иной аналог в деиствительности. Сущность его можно выразить известным тезисом английского философа XVII ст. Дж. Локка: "Нет ничего в разуме, чего не было раньше в чувствах". А. Грин открыл иной тип художественного обобщения, которое не имеет связи с наблюдениями окружающей писателя действительности; и сущность которого можно выразить знаменитым тезисом немецкого философа того же периода Г. Лейбница: "Нет ничего в разуме, чего не было раньше в чувствах, за исключением самого разума". Именно разум А. Грина посредством воображения создал необыкновенную страну, населенную необычными людьми, в принципе не могущими иметь аналогов в реальной действительности. Они являются образами "чистого воображения" (Паустовский) писателя. Этой закономерности гриновсюго воображения не понял критик А. Тарасенков, когда написал строки: "...творчество А. Грина представляет собой архиреакционное явление. Этот писатель отказался в своем творчестве от изображения русской действительности. Он постоянно жил в мире условных, выдуманных им самим иностранных персонажей... Это какое-то уродливое литературное "эсперанто", с помощью которого писатель отрывался от русской действительности. Гравелоты и Ботреджи, Эгли и СтомадорЫ, Меннерсы и Лонгрены, Тергенсы и Давенанты, Аяны, Марги и Грэи не сходят со страниц его мертвенно фантастических книг, враждебных подлинной жизни" (Тарасенков А. О советской литературе. — М., 1952. - С. 81-82). Критик не понял, что образы людей чистого воображения, лишенные "вещества чувственности", не могут иметь иных имен. Эти имена имеют знаковую природу и обретают значение только в тех сюжетах и повествованиях, в которые включены носители данных знаков. Как говорил еще Спиноза: "одно дело круг, другое - идеал круга" (Ук. соч. - С. 283). Позицию критика можно сравнить с позицией Биче Сениэль, в замужестве Каваз, героини "Бегущей по волнам", о которой писатель ее словами сказал:" В те дни жизнь поставила меня перед запертой дверью, от которой я не имела ключа, чтобы с его помощью убедиться, не есть ли это имитация двери. Я не стучусь в наглухо закрытую дверь... Не понимаю - значит; не существует" (5, 187). Писатель нашёл ключ от наглухо закрытой двери русской, а затем советской, действительности - это дуализм художественного разума. Многие критики этого не поняли и поэтому начали борьбу с творчеством А.Грина! Вот некоторые из них: Г. Блок (1923), Г. Лелевич (1925), А. Зорин (1925), С. Динамов (1926), И. Иринов (1929), И. Ипполит (1930), В. Шишов (1930), Б. Анибал (1935), М. Левидов (1935), А. Роскин (1935). на верх страницы - к началу раздела - на главную |
||||||||
|
|||||||||
Воображение А. Грина
подобно солнцу, освещающему пещеру Платона. Этого не учел В.
Сандлер, когда написал: "Мы не должны заблуждаться относительно
утверждения Грина, что произведения его "...лишены каких бы то ни
было тенденций". Нетенденциозных писателей не бывает. Грин не просто
тенденциозен. Он яростно и тенденциозен". (Сандлер В. Вокруг
Александра Грина // Воспоминания об Александре Грине... - С. 470).
Тенденциозность противоречит дуализму, чего А. Грин допустить не
мог.