|
|||||||||
|
Современная
литературная критика: статьи,
очерки, исследования Анатолий Фомин
(Екатеринбург)
В данном же случае имеются и дополнительные факторы, поддерживающие гипотезу о ключевой роли указанных имён в рассказе. Во-первых, не подлежит сомнению окказиональный характер того и другого имени, созданных Грином для обозначения персонажей. Если писатель обращается к ономастическому творчеству, не заимствуя имя героя из известных ему ономастиконов, а творя принципиально новое, ранее не существовавшее имя, сам факт подобного творчества обычно акцентирует внимание читателя на принципиальной значимости данного элемента текстовой структуры и ставит вопрос о причинах необходимости его введения в текст. Во-вторых, помещая в название рассказа два имени, автор чётко манифестирует наличие некоторых отношений между обозначенными персонажами и тем самым привлекает внимание читателя к этим отношениям, которые требуют соответствующего объяснения. Свою задачу мы видим в том, чтобы выявить определённую мотивированность обоих имён собственных в тексте, связанную с реализацией ими образного и характеризующего потенциала Мы хотели бы ответить в статье на следующие вопросы: являются ли онимы Элда и Анготэя мотивированными или это абсолютно условные ономастические знаки, легко допускающие замену на другие собственные имена без ущерба для образной системы произведения? Если такая мотивированность поэтонимов имеет место, то в чём она проявляется и какие лингвистические механизмы при этом задействуются? Что привносят в формирование двух центральных образов рассказа собственные имена? С самого начала следует заметить, что мы, анализируя поэтонимы, рассматриваем их не как отдельные, изолированные от остальной лексической и - шире - смысловой структуры произведения элементы, а как номинативные единицы, аккумулирующие в себе разнообразные смыслы, возникающие в процессе развёртывания текста. Кратко изложим фабулу гриновского рассказа. Некий Готорн обращается к молодой, талантливой, но не слишком известной актрисе Элде Сильван (фамилия её упоминается лишь в самом начале рассказа и далее не используется) с необычной просьбой. Он предлагает ей за внушительную сумму сыграть роль Анготэи, жены умирающего Фергюсона, которая исчезла в день их свадьбы и на которую Элда чрезвычайно похожа внешне. По словам Готорна, «в день свадьбы Анготэя отправилась одна по тропе, на которой находится отверстие. Оно - в тонкой стене скалы, перегородившей тропу. Часть тропы, позади овала, так похожа на ту дорожку, которая подводит к нему, что в воображении Фергюсона овальное отверстие превратилось в таинственное зеркало. Он убеждён, что Анготэя утла в зеркало и заблудилась там». -- Впрочем, можно предполагать, что Фергюсон, «будучи нестерпимо одинок, выдумав жену, сам поверил в «мою фантазию», воплотившуюся для него в фотографии женщины, которую он считает Анготэей. Элда соглашается навестить больного и на нремя превратиться для него в Анготэю. Тот, потрясённый встречей, узнаёт и актрисе пропавшую девушку и умирает у неё на руках. После смерти Ферпосона Готорн передаёт актрисе обещанные деньги, но сознательно несколько уменьшает гонорар. Обнаружив недостачу, Элда требует доплатить нужную сумму и получает недостающие деньги. После её ухода Готорн объясняет находившемуся при больном доктору, что поступил гак, «чтобы окончательно отделить Элду от Анготэи». Уже этот краткий пересказ фабулы рассказа наглядно демонстрирует, что в центре повествования две фигуры - практичная, приземлённая и даже вульгарная Элда, обладающая в то же время незаурядным артистическим талантом, и тот образ, который она создаёт, - романтически прекрасная и возвышенная Анготэя, сохранившаяся лишь в памяти персонажа и гениально угаданная и сыгранная никогда её не видевшей актрисой. Первая обладает безусловной реальностью в художественном мире романа; вторая существует в воображении персонажей, и доказательства её реального существования достаточно зыбки: это фотография неизвестной девушки и вера Фергюсона. Быть может, она действительно существовала, но нельзя исключить, что персонаж создал её в своём воображении и затем сам поверил в свой вымысел. Отношения между двумя этими образами оказываются достаточно сложными и противоречивыми: персонажи одновременно и сливаются в едином образе Анготэи, так что даже осведомлённому о подмене Готорну приходится прибегнуть к специальным действиям, чтобы разделить их в своём сознании, и антагонистическими, поскольку буквально все качества Элды противоположны качествам Анготэи. Элда вне создаваемого образа противоположна Анготэе; Элда, творящая образ Анготэи, тождественна ей. Этот сложный комплекс смыслов принципиально амбивалентен и допускает различные интерпретации. Так, читатель может трактовать перевоплощение Элды и Анготэю как свидетельство того, что низменная и вульгарная душа актрисы, очерствевшая в борьбе с многими жизненными и театральными тяготами, потенциально сохраняет высокое и чистое романтическое отношение к миру, которое делает возможной её поразительно точную игру. Или же считать актерский дар, присущий Элде, своего рода инстинктом, существующим независимо от разума, истинных эмоций и нравственных ценностей, подобием мимикрирующей способности хамелеона, которая без труда может быть отброшена, как только в ней отпадёт необходимость. Нас, впрочем, в соответствии с заявленной темой интересует не столько эта амбивалентность концептуальной сферы рассказа, сколько роль ономастических знаков в формировании накладывающихся друг на друга образов.
на верх страницы - к началу раздела - на главную |
||||||||
|
|||||||||
Короткий рассказ А.
Грина «Элда и Анготэя», впервые опубликованный в 1928 году,
принадлежит к лучшим его произведениям в этом жанре. Мастерски
выстроенный сюжет, отточенный слог, глубина и оригинальность мысли
не могут не произвести впечатления на самого взыскательного
читателя. К числу достоинств данного текста нужно отнести и
виртуозное использование собственных имён, которые вносят
немаловажный вклад в формирование образной и концептуальной структур
этого произведения. В настоящей статье мы обратимся к рассмотрению
двух главных имён рассказа, вынесенных в самую сильную позицию
текста - его название. Как правило, нахождение онима в такой позиции
свидетельствует об особой значимости его для автора и читателя, о
вхождении его в состав ключевых слов текста и, следовательно, о
невозможности интерпретировать произведение вне анализа смысловой
структуры имени и его отношений с другими текстовыми элементами.