![]() |
|||||||||
|
Современная
литературная критика: статьи,
очерки, исследования Людмила Варламова
(Феодосия)
У нас нет ничего; ни денег, ни чая, сахара, ни керосина, ни дров. (Погода у нас, в Стар<ом> Крыму, стоит холодная). Гонораров мне не предстоит. Насколько широко и свободно я печатал свое до 29 года, настолько потом стало все хуже и хуже, а теперь все закрылось... ...Недавно я написал в Пр<авление> С<оюза> Писателей заявление о пенсии (51 год и 25 лет лит<ературной> работы) и еще просил пособие на лечение - на еду. Никогда я не просил пособий. Я приложил свидетельство врача: не помогло. Но должен же быть где-нибудь фонд для таких случаев. Я не знаю, где он, при какой писательской организации. Прошу Вас, посодействуйте личным туда обращением. Я бессилен». Нам не известно, дошли ли до адресата это письма, но ответ от Горького Грин так и не получил. А вот переписка с И.Новиковым продолжалась почти до кончины Грина. Причем, И. А. Новиков, один из немногих, откликался на каждое гриновское письмо, помогая ему советом, делом, деньгами, посылками. Их эпистолярное общение началось в 1929 г., сразу после знакомства, и продолжалось до 28 июня 1932 г. - дата последнего письма И.Новикова Грину. В тоне их переписки чувствуется доверие, дружеское участие, взаимный интерес к творчеству друг друга. Грин обращался к Новикову за помощью по издательским делам, рассказывал о работе над книгами, обсуждал новинки литературы, предельно откровенно говорил о собственных нуждах. Всего Грин написал ему 19 писем, в качестве примера - цитаты лишь 3-х писем. -- Одно Грин написал 11 февраля 1931 г.: «Дорогой Иван Алексеевич! Простите меня за поздний ответ, за позднюю благодарность за книги. <...> Вы оказываете мне честь, интересуясь моим мнением о Ваших этих произведениях. Написать - и легко, и трудно. Книга - часть души нашей, - ее связанное выражение. Характер моего впечатления, в общем, таков, что говорить о нем можно только устно, и, если, когда мы опять встретимся, - Ваше желание не исчезнет, - я передам Вам свои соображения и впечатления. Здесь установился морозный февраль, снег лежит, как на Севере, хотя и не такой толщины. Я кончил писать свои автобиограф<ические> очерки и отдал их в «Звезду» - там пойдут. Теперь взялся за «Недотрогу». Действительно - это была недотрога, т. к. сопротивление материала не позволяло подступиться к ней больше года. Наконец, характеры отстоялись; странные положения приняли естественный вид, отношения между дейст<вующими> лицами наладились, как должно быть. За пустяком стояло дело, не мог взять верный тон. Однако, наткнулся случайно и на него и написал больше 1 1/2 листов». Прошло несколько месяцев и тон письма от 2 августа звучит совершенно по-иному: «Дорогой Иван Алексеевич! Письмо, о котором Вы сомневаетесь, — мною, действительно, не получено. По-видимому, какой-то хам, в поисках "крамолы", или просто скучая без развлечения, — разорвал конверт, прочел и, зевая, бросил, приговаривая: "Так вас, тилигентов! Буржуи проклятые!" К сожалению, такие припадки меланхолии, на почтах, делаются все чаще, — и никакие жалобы не помогут. Зуев ничего не написал. Обещать легко, написать трудно. Черт с ним, с автором. Какое ему, скотине-дармоеду-автору дело: когда выйдет книга, да когда вышлют набор, деньги... Велика штука написать книгу! Попробуй-ка ее напечатать, не имея ни бумаги, ни денег в кассе! Вообще, надо уничтожить авторов. На кой они ляд?! Наш коллективный Ерёмка смастерит книжонку про что хочешь. Я писал, <...> что я умираю от затяжного хронического голодания, что мы с женой получили острое малокровие. У нас нет ни керосина, ни чая, ни сахара, ни табаку, ни масла, ни мяса; у нас есть по 300 гр. отвратительного, мешаного полусырого хлеба, зеленый лук и маленькие горькие, как хина, огурцы с неудавшегося огородика, газета "Правда" и призрак фининспектора за плечами. Ни о какой работе говорить не приходится; с трудом волочу по двору ноги. Никакая продажа вещей здесь невозможна; город беден, как пустой бычий пузырь. ... Поехать самому в Москву? Нет денег завтра даже на почтовую марку, придется где-то просить. Я пишу Вам всю правду». И наконец, письмо Грина Новикову от 12 октября 1931 г., где Грин еще раз убедительно доказал, что до самого смертного часа он остался верен своему писательскому призванию: «Наступила осень, лист начинает опадать; солнечно, но свежо. Уже несколько дней стоит, после месяца дождей и холода, довольно сносная погода. Я чувствую себя немного лучше: часа 2-3 в день могу сидеть за столом; даже в саду; но пройти 3-4 квартала мне еще трудно, - слабею. Температура неровная; большей частью 37,2 по утрам и 37,7 в середине дня, а то и 38,4, к<а>к вчера. Мне запрещено писать, но привычка вторая натура, и 2~3 страницы (вот такие, к<а>к эта) я пишу каждый день. Застряла моя «Недотрога», написал только 1-ю часть (5 листов), да и то требует хорошего, частого гребня». Роман «Недотрога» остался незавершенным, и, увы, до нас дошло далеко не все эпистолярное наследие Грина. Тому причиной - катаклизмы эпохи, особенности биографии писателя: тюрьмы, ссылки, частая смена адресов, но, главным образом - небрежность родственников и приятелей Грина, не взявших на себя труд сохранить бесценные реликвии. (Пример: письма брату Б. С. Гриневскому, которые после его смерти вдова не пожелала передать в архив или в музей, а после ее собственной кончины они были утрачены). Письма художников слова вообще наиболее «хрупкий» в смысле сохранности литературный жанр: текст, создаваемый в единственном экземпляре, особенно подвержен случайным исчезновениям. И все же мы верим, что будут новые находки и новые открытия, которые помогут нам лучше познать этого удивительного писателя, философа и мыслителя по имени: Александр Грин. на верх страницы - к началу раздела - на главную |
||||||||
|