Литературная критика - Репрезентация творчества Александра Грина в СССР
к содержанию

11.4. Ужас прозрения: «Первый советский фильм ужасов» (начало::02::03::окончание)

Хотя финал картины остается по-гриновски открытым – момент физической гибели Платона Андреевича не показан – у зрителя остается почти полная уверенность в том, что автомобиль не остановился. Да и само существование художника уже потеряло всякий смысл для него самого. Механизм саморазрушения, заложенный в главном герое, предопределил его гибель. И даже если предположить, что фантастические события явились лишь галлюцинацией под воздействием морфия, они все равно оказываются предвестниками распада личности героя – духовной гибели, затягивания в черную бездну собственного гения.

Последние кадры Господина оформителя придают фильму трехчастную форму. За ночной сценой с автомобилем следует своеобразный «эпилог» картины. Все звуки замирают – на экране возникает панорама заброшенного, поросшего травой дома, когда-то принадлежавшего Гриньо – того самого рокового дома, который оформлял «господин оформитель», и в котором происходили последние ужасные сцены с восковым манекеном. Теперь все тихо, ветер колышет старые гардины и шарф, когда-то принадлежащий Марии. Тишина сменяется тихой нежной мелодией, которую можно условно назвать темой «Мастерская художника» – она возникала несколько раз в сценах, изображающих Платона Андреевича за работой. Создатели сцены создают еще один визуальный символ эпохи Серебряного века – на этот раз лирический.

Таким виделся образ Серебряного века в середине 80-х годов советской интеллигенции: старый, когда-то прекрасный, а ныне заброшенный дом. Огромный пласт русской литературы и искусства эпохи модернизма многие десятилетия был под идеологическим запретом. Советских людей заставили забыть о том, что было – и по прошествии времени общественное забвение пришло естественно, само собой. Возродившийся в начале «перестройки» интерес к богатой традиции искусства и философии Серебряного века напоминал позицию создателей фильма Господин оформитель: они смотрели в прошлое с ностальгией по ушедшему времени, с которым многие начали идентифицировать свою эпоху (очередного политического и культурно-социального перелома) и творческое мировоззрение.

Последним штрихом к этому портрету эпохи служит фонограф, с которого звучит голос Блока. Образ поэта проходит своеобразным лейтмотивом через весь фильм: Господин оформитель начинается фантазией на тему блоковского Балаганчика, затем в одной из сцен фигурирует фотография Блока и Платона Андреевича. По замыслу Тепцова, Блок служит символом Серебряного века: его иллюзий, прозрений, гения и трагизма. В финале звучит блоковский голос: поэт читает собственное стихотворение «Шаги командора» (1910-1912). Его слова, особенно многократно повторяющееся имя «Анна», удивительно созвучны мистической истории Анны и ее двойника Марии из Господина оформителя:

Стихотворение становится квинтэссенцией всего фильма: герой, вызывающий на битву рок и жаждущий свободы становится блоковским Дон Жуаном, его любовь к умирающей девушке – любовью к Анне (Донне Анне). В стихотворении присутствует и мотив смерти Анны («Донна Анна спит, скрестив на сердце руки, донна Анна видит сны», «Анна, Анна, сладко ль спать в могиле? Сладко ль видеть неземные сны?»). Явление Командора, сопровождающееся (совершенно по-гриновски!) звуками мотора символизирует явление манекена (Марии). У Блока образ Командора несет в себе явные черты механической, мертвой и умерщвляющей субстанции («Пролетает, брызнув в ночь огнями, черный, тихий как сова мотор»).

Здесь – явное созвучие с образом серого автомобиля из рассказа Грина и с образом манекена. В сущности, статуя и манекен идентичны по своей природе. Таким образом, «Дон Жуан» Тепцова и Арабова (Платон Андреевич) в результате своего богоборчества и поиска свободы встречает «Командора» (Марию) в образе донны Анны, в которую был влюблен. Создатели фильма совмещают образы блоковского стихотворения с гриновским рассказом, придавая сюжету более обобщенное и полифоническое философское звучание.

Однако, массовый успех картине, вышедшей на широкий экран в 1988 году, принесла не эстетически-философская утонченность, а необычный для советского кинематографа жанр. Картина была отрекомендована зрителю как «первый советский фильм ужасов» и как «первый советский мистический триллер». Именно так расценили дипломную работу выпускника ВГИКа чиновники из Госкино. Какой бы странной не казалась эта оценка, именно ей Тепцов был обязан возможностью сделать полнометражный фильм и показать его зрителям. Как отмечал киновед Андрей Щербак-Жуков в статье «Новое поколение выбирает…».

на верх страницы - к содержанию - на главную