Литературная критика - Репрезентация творчества Александра Грина в СССР
к содержанию

10.4. Герои Золотой цепи: стереотипный подход (начало::продолжение::окончание)

В романе, досадуя на техническую оплошность, Ганувер повторил движение Дигэ и, повинуясь ему, «все стены зала, кругом, вдруг отделились от потолка пустой, светлой чертой и, разом погрузясь в пол, исчезли […] зала взметнулась на высоту среди сказочных колоннад […] Казалось, взревели незримые трубы; эффект подействовал как обвал и обернулся сиянием сказочно яркой силы» [593].

Затем взорам гостей предстает грандиозно-волшебное зрелище, являющееся как бы квинтэссенцией всех чудес дворца Ганувера – Грин определяет его как сияющее артистическое безумие. Не дав гостям (и читателям) как следует вникнуть в подробности этого чуда, писатель накаливает действие явлением Молли, которого напряженно ждал весь вечер главный герой повествования Санди, и которое устроили друзья Ганувера Дюрок и Эстамп.

Муратов, по-видимому не располагающий возможностью – финансовой или творческой - кинематографически изобразить архитектурное «артистическое безумие», избрал другой ход сюжета. Вместо завитка золотого канделябра, который поворачивала рука Дигэ (а после ее неудачной попытки – рука Ганувера), Муратов использует мраморный постамент, на который всходит Дигэ.

Очевидно, режиссер намеревался таким образом подчеркнуть значительность доставшейся Дигэ роли, а также мотивировать возмущение красавицы в результате явной неудачи. Видя, что обещанных чудес не происходит, Дигэ гневно сходит с постамента и отказывается от второй попытки. Тогда Ганувер предлагает Санди сделать попытку. Юнга поднимается на постамент, сосредотачивается по совету Ганувера – и вместо стены за его стеной возникает море с покачивающимся белоснежным парусником вдали. Зрительное воплощение мыслей – это по Муратову и есть главное чудо дворца.

На первый взгляд, этот ход выглядит даже более эффектным, чем описание удивительных залов у Грина. Однако в то же время заметно следование режиссера стереотипным представлениям не только о приключенческом жанре вообще, но и об общем дискурсе произведений Грина. Муратов использует стандартное клише, советский миф о Грине как о писателе-маринисте, воспевающем только паруса и волны. Главный секрет дворца Ганувера в фильме Муратова – способность визуального воплощения мечты юнги Санди - создает привычное сочетание «юнга-море-парус-мечта», которое так часто применяли по отношению к Грину советские критики. Это сочетание поверхностно, потому что относится только к внешнему слою произведений Грина, и чревато психологическим и философским упрощением в репрезентации его работ.

Режиссер, по-видимому, сознательно пошел по пути минимализации психологических сцен и усиления авантюрной канвы Золотой цепи. Сделав выбор в пользу смерти Молли – событии, которое изменило всю концепцию произведения, Муратов изъял из экранизации одну из самых эмоционально насыщенных сцен – сцену встречи Ганувера и Молли после того, как свершилось чудо преображения залов дворца. Грин изобразил ее с той же необычайной экспрессией, которой проникнута приведенная выше сцена диалога Ганувера и Дигэ:

[…] на черте входа остановилась девушка […] Как безумный, я закричал:
- Смотрите, смотрите! Это Молли! Она пришла! Я знал, что придет!

Ужасен был взгляд Дюрока […]. Ганувер, побледнев, обернулся, как на пружинах, и все, кто был в зале, посмотрели в ту же сторону […] Все стояли по шею в воде события, нахлынувшего внезапно. Ганувер подошел к Молли, протянув руки, с забывшимся и диким лицом. На него было больно смотреть, - так вдруг ушел он от всех к одной, которую ждал. […] Звуки умолкли. Ганувер взял приподнятую руку девушки и тихо посмотрел ей в глаза.

- Это вы, Молли? […]
- Это я, милый, я пришла, как обещала. Не грустите теперь!
- Молли, - он хрипло вздохнул, держа руку у горла, потом притянул ее голову и поцеловал в волосы. – Теперь я буду верить всему! [594]

Гриновское описание сделано как бы с точки зрения кинокамеры. Накал страстей сравним со сценами из романов Достоевского; повествование строится как чередование крупных планов. Текст насыщен описаниями внезапных движений, пауз, экстатических состояний: «как безумный, я закричал», «ужасен был взгляд Дюрока», Ганувер «обернулся, как на пружинах», «с забывшимся и диким лицом», «хрипло вздохнул, держа руку у горла». Каждое предложение звучит резким и точным ритмом. По сути, перед нами готовый сценарий кульминационной сцены фильма, включая звуковую партитуру: Грин отмечает чрезвычайную тишину, нарушенную лишь случайным звоном оброненного стекла и осторожным шепотом «Что случилось?». Слова Молли, произнесенные на вершине эмоционального накала сцены, по своему настроению звучат удивительно схоже с дважды произнесенной фразой Фрези Грант в романе Бегущая по волнам: «Добрый вечер, друзья! Не скучно ли на темной дороге?» [595] - так же, как и реакция Ганувера схожа с реакцией потрясенного Гарвея, который видел чудо своими глазами. И хотя гриновская «эукатастрофа» - появление Молли – не приводит к счастливому финалу (Ганувер умирает через три дня после описанных событий), грусть Золотой цепи светла. Ганувер все-таки встретился с Молли, а злодеи (Дигэ, Галуэй и Томпсон) были разоблачены и изгнаны из дворца с позором.

Однако режиссер Золотой цепи Муратов не признает полутонов, и потому все события и характеры фильма окрашены либо белыми, либо черными красками. Черные краски значительно преобладают, что придает всей картине довольно мрачный колорит. Как уже было сказано, режиссер исключил из экранизации сцену встречи Ганувера с Молли, которая у Грина описана с такой экспрессионистической яркостью. Режиссер предпочел сделать из Молли трагическую героиню, которая платит жизнью за идею мечты. Ее статуя стоит в центре комнаты с золотой цепью, превращая таким образом помещение в некое святилище [596]. Черты Молли время от времени являются Гануверу в критические моменты – умирая, Ганувер сжимает в руках медальон с портретом Молли. История любви и поиска клада в фильме Золотая цепь завершается на самой мрачной ноте.

на верх страницы - к содержанию - на главную