|
|||||||||
|
Лев Гумилевский -
Далёкое и близкое На серой обложке с маркой «Сатирикона» в верхнем углу было напечатано «А. С. Грин» и заголовок по первому рассказу, кажется, это было «Происшествие в улице Пса». Я отвечал, что книга издана прекрасно, но, просматривая на ходу оглавление, увидел, что это всё тот же Грин с необыкновенными происшествиями и завидно мужественными героями, живущими в неведомых странах несуществующих цивилизаций... Революция разметала всех нас по стране. В середине двадцатых годов уже в Москве, во Дворце труда, я познакомился с Грином. Это был высокий, худой, малоразговорчивый человек с суровым лицом и хмурым взглядом. Я часто заставал его в столовой Дворца труда за большим длинным столом, вокруг которого сиживали, главным образом, писатели и художники. Во Дворце труда, занимавшем колоссальное здание бывшего Сиротского дома 4, помещались центральные комитеты всех профессиональных союзов. Каждый союз издавал свою газету или журнал, иногда издавал и книги. Редакции находились здесь же, и если стихи «служил Гаврила дровосеком, дрова Гаврила порубал» не шли в журнале «Работники леса», поэт шел в соседнюю редакцию органа пищевиков, и тогда стихи начинались так: «Служил Гаврила хлебопеком, Гаврила булки выпекал...»(5). Александр Степанович как-то заметил, когда я, взяв бутылку пива, усаживался рядом: — Можно отсюда и не уходить вовсе, всё под боком. Даже и заночевать можно где-нибудь на диване! Редакционно-издательский отдел ЦК водников выпустил отдельной книжечкой «Капитана Дюка»(6), быть может, написанного на том же столе, за которым мы поздравляли автора с выходом книжки(7) К этому времени были опубликованы уже и «Алые паруса» и «Блистающий мир», печаталась в «Новом мире» «Золотая цепь»(8). Но Александра Грина, того Грина, которого теперь знает читающий мир, еще не было. Его сделали позднее сами читатели. Об одном из них я и хочу рассказать. -- III Александра Михайловича Симорина, три года назад похороненного по его завещанию в Старом Крыму рядом с могилою Грина, я знал с очень дальних лет. Я готовил его к поступлению в Саратовскую 2-ю гимназию, когда сам только что перешел из пятого класса в шестой. Обыкновенный мальчик с хорошим русским лицом, как все обыкновенные мальчики, заглядывал в ответы, прежде чем решать задачу, читал Фенимора Купера и Майн Рида. Гимназию он окончил с золотою медалью и в год революции поступил на медицинский факультет в Саратове, но доктором не стал увлекшись грандиозными эмпирическими обобщениями академика Вернадского, он уехал к нему в Ленинград и начал работать в Биогеохимической лаборатории Академии наук СССР. Где-то между двумя биогеохимическими экспедициями на русский Север и в Западную Сибирь ученик Вернадского открыл Грина. Он не нашел в его книгах ни чужих стран, ни выдуманных героев. Он увидел мужественных благородных людей, слегка лишь прикрытых псевдонимами, чтобы не слишком походить на живых, окружавших молодого ученого, и на него самого. Теперь, когда случалось сослаться на писателя, он говорил «Грин» так, как бы я сказал «Толстой» или «Шекспир». Двадцать лет затем Александр Михайлович провел на Севере. Над головами зияло черное небо со звездами. Под этим небом, сидя на только что спиленном дереве, говорили о возможностях космических полетов и чертили сучком ели на снегу формулы, а артист Художественного театра читал «Двенадцать», Симорин говорил мне, что такого потрясающего чтения он ни раньше, ни после не слышал. И очень часто говорили о Грине. В первое же лето после возвращения с Севера Симорин поехал на могилу Грина в Старый Крым; на другой год он повторил поездку, на третий, 1961 год он вновь отправился туда и 2 февраля умер, наказывая снова и снова похоронить его возле Грина. Воля его была исполнена. |
||||||||
|
|||||||||
