Всеволод Рождественский - В Доме искусств
назад :: вперёд :: содержание

Мы сели с ним в уголку и с любопытством наблюдали за тем, как с грубоватой простотой Грин вмешался в общую беседу, отпуская шуточки и колкие замечания. Немного погодя и он присоединился к нам, прохрипев таинственным шепотом:

- Кунсткамера, скажу вам! И где она только собирала этот зверинец!
- Да! — вздохнул Цензор — Ни Куприна, ни Фофанова здесь уже больше не увидишь.
- Да и вообще многое по-другому, — поддакнул Грин, гася папироску в кадке с пальмой.

Полиняла баронесса. И делать уж тут ей больше нечего. Аминь журнальчику «Весь мир»! Теперь каждому парикмахеру подавай непременно Бальзака, да еще в хорошем переводе. От былого баронессиного великолепия ничего не осталось, кроме этой гостиной да чувствительных воспоминаний. Впрочем, тут как будто всё сдвинуто с места. Решительно не узнаю этой комнаты. Кстати, Дмитрий Михайлович, а где же атрибут? Рояль стоит, китайские рыбки на месте, а атрибута нет? Что же так оплошали хозяева? Продали его в трудную минуту или хранят в нем где-нибудь в кладовой мерзлую картошку?

— Какой атрибут? Ах, этот! — И оба они раскатились дружным смехом.

И тут же мне было пояснено, что в прежние времена возле рояля красовался серебряный гроб на львиных ножках, кокетливо обитый внутри светло-розовой шелковой тканью. Пуховая подушка лежала в его изголовье. Здесь в лунные ночи под своими пальмами ложилась отдыхать сама поэтесса, настраивая себя на мистический астральный лад, и при свете какой-то арабской лампады покрывала узкие полоски цветной бумаги причудливыми и бесконечными рифмами.

В обычные дни это непонятное для простых смертных ложе заботливо прикрывалось вышитой восточной тканью и принимало тогда вид обыкновенной кушетки.

Не успел я удивиться столь странным вкусам хозяйки и вспомнить, что я читал где-то подобное о привычках Сары Бернар, как меня ждал новый «художественный эффект».

В ярко освещенной столовой, занятой во всю длину раздвинутым столом со щедро расставленными поварскими произведениями барона-остзейца (он с упоением исполнял роль домашнего кулинара), мое внимание привлек помещенный в углу скелет с вытянутой вперед рукой. Самым замечательным было то, что держал он в этой руке обыкновенную стосвечовую электрическую лампочку:

— Не удивляйтесь! — сказала весьма любезно хозяйка, заметив мое внезапное оцепенение. — Это один из моих ближайших друзей Когда-то он был безнадежно влюблён в меня и имел глупость покончить жизнь самоубийством. Он завещал мне свой скелет, и я доставила ему невинную радость — освещать своим фонарем наши «пиршества жизни и поэзии».

- Бедная поэзия, — хмыкнул Грин, но хозяйка не обратила на него ни малейшего внимания. А мне пришлось сделать вид, что всё происходящее в порядке вещей. Ведь обещал же я Грину, по дороге сюда, ничему не удивляться! К тому же явно у баронессы были «не все дома». В этом я окончательно убедился, когда за столом, в гуле чрезмерно оживленного и уже беспорядочного разговора, она стала читать свою нескончаемую поэму из райских времен о любви ангелов к первым дочерям человеческим.

Всё это начинало казаться скучным. А Грин, выпивший, но не хмелевший дразнил меня всё новыми рассказами о странных обычаях этого действительно необычайного дома.

— Ну как? «Пошло», «безвкусно», — скажете вы? Милый мой, то ли еще было здесь раньше, когда у баронессы водились деньги. И вот что удивительно. В обычное время она трезвый и вполне будничный человек. В общем, я бы даже сказал — добрая и недалекая баба. Но вот поди же, любит раз в месяц удивлять своих приятелей. Кто же виноват, что у нее куриное воображение. А мне, признаюсь, всегда было любопытно: не выдумает ли она чего-нибудь новенького. Нет, не хватает ее на это. Вот сидит, как и шесть лет тому назад, в шляпе под вуалью за столом и думает, что это страшно оригинально!..

назад :: вперёд :: содержание