|
|||||||||
|
Литературная критика - Поэзия и проза Александра Грина Все это разнообразие жанров, форм, стилей, способов говорит в то же время о внутренней неудовлетворенности достигнутым. И только что построенная «система» безжалостно разрушается следующим за ней рассказом или стихотворением. «Вариантность» творчества Грина в это ответственное для всей русской литературы время просто изумляет. Идут мучительные поиски точки опоры. Пожалуй, наиболее отчетливо эти искания проявились в стихах 1917—1918 годов, которые образуют некое идейно-художественное единство. Исключительно значимо для понимания творчества Грина стихотворение «Спор» («Солнце России», 1917, №375/17).
Аэростат летел над полем смерти. Первый предлагал навсегда покинуть безумную землю, ее извечный кровавый пир, оставив все как есть: «Пусть тешится кровавою забавой, сломав ограду, подъяремный вол!» Там, в облаках, они будут «как боги». Второй мудрец не согласен с первым. Он слышит гул сраженья, видит «муравьиный рой» войск, боевые порядки которых, кажется ему, «изысканно смешны». Сарказмы обрушиваются на людей:
О царь земли! Как
ты достоин бомбы, Надо спуститься и вблизи увидеть гнусную свалку, чтобы еще раз убедиться:
Что человечеству потребны палки, Тогда можно спокойно удалиться в Предвечное Созерцание, которое и открывает Эдем. Наверное, впервые у Грина, любящего в стихах неясные метафоры и хмурые аллегории, с такой обезоруживающей откровенностью изложены две точки зрения. Обе они принадлежат, по сути дела, самому Грину. Он бывал и первым мудрецом, когда уносился на облаках фантазии к несуществующим островам Рено. Был и вторым мудрецом, вставал в позу созерцателя, язвил мещан, а порой и вообще нравы человеческие, которые казались ему с высоты «изысканно смешны». Дальше идут строки, намеренно натуралистически и страшно рисующие обезображенного войной солдата, которого уже невозможно назвать человеком,— это «оно»:
С лицом
разрубленным, завернутым назад, -- Кошмарный ужас жизни непереносим. Кажется, прав первый мудрец. «Прочь! В облака!» — но это испуганно кричит второй! А первый потрясение произносит:
Отныне с нами
он Итак, созерцание как путь в Эдем безоговорочно отрицается. Подниматься к облакам, но поднимать к ним, то есть к идеалу, и человека. Не случайно описанное «оно» первый мудрец называет «он», то есть человек. «Спор» приводит Грина к «Петрограду осенью 1917 года». Стихотворение передает тревожное ожидание больших исторических перемен. «Убогий день, как пепел серый», угрюмые подводы, ад колес на Литейном, очереди голодных баб, «солдат понурые шинели», стесненная и пугливая толпа, «дачник»... И «с огнями красными знамен» идущие на фронт солдаты... Все неясно, все напряжено, все в ожидании. Но вот решительно отодвинуты зыбкие настроения, скепсис и ирония — раздается перекликающееся с пушкинским:
Рыдай,
Петровская столица, Через тернии к звездам или, на гриновском языке, к «облакам». «Стрелы отравленной древко» должен был вырвать и сам Грин, освободиться от неверия в благие возможности человека нового мира, победить в себе «дачника». Удалось это сделать не сразу. В 1918 году он не раз выступал как раздраженный дачник, в 1919 году одержал над ним нелегкую победу. За «Петроградом» появляются балладные стихи «Незамерзающий ключ», «Мелодия», «Отставший взвод», напечатанные в том же «Солнце России». В них — зов Несбывшегося, о котором так прекрасно напишет Грин в «Бегущей по волнам», Страна идеала. на верх страницы - назад - вперёд - к содержанию - на главную |
||||||||
|
|||||||||
